Достало. До чёртиков, до удушья, до самобичевания и ненависти к самому себе из-за того, что продолжаешь всё это терпеть, глотать, давиться слезами и не позволять себе разреветься от досады, ведь парни вокруг, кто ж тебя поймёт такого, нюню мягкотелого. И даже если лучший друг уже привык к тому, что ты можешь проглоченно в подушку поскуливать и давить в себе эмоции, то остальные и вовсе находили в этом повод для насмешек и издевательств.
В последнее время достало особенно сильно. Да, у него не всё ладилось с учёбой, зато он активно участвовал во всех спортивных соревнованиях и праздничных мероприятиях университета, но что ребята, что девушки из альфы не упускали возможности поддеть одного самого крепкого ученика беты, мол куда тебе до нас, только мышцами своими и будешь зарабатывать. Пустышка бесталанная, так и останешься нищебродом, подрабатывающим уборщиком на полставки.
А он не уборщиком подрабатывал, ведь правда. Вернее даже не так - начинал то да, с уборщика, а вот после же он и помощником тренера стал, и сам лично уже тренировал новичков, когда ему это доверяли. Он делился этим, рассказывал, но разве кто-то ему поверит, пока сам не придёт, а такие избалованные детки, которым всё оплачивают родители, редко посещают заведения, в которых надо трудиться, даже если это в первую очередь тебе на пользу и во благо как для здоровья, так и для внешнего вида.
Да, они с мамой считали последнее, частенько недоедали, и если сейчас она подрабатывала в старом кафе, когда как раньше сама была владелицей и поваром подобного и в десятки раз лучше, то сын старался содержать себя в общежитии сам и по возможности помогать матери, делать скромные подарки, навещать младшего брата и быть примером для подражания во всём, на что хватало сил и времени. Однако ж, к сожалению, на учёбу времени катастрофически не хватало, либо предметы казались настолько неподходящими и неуместными, он сам не понимал, в чём проблема и почему по началу всё шло так легко и как по маслу, а чем дальше - тем больше он катился в тартарары.
Но издёвки и оскорбления добивали всё больше. Сложно было сосредоточиться, когда тебя винили во всех грехах, даже в тех, к которым ты никакого отношения не имел и просто мог проходить мимо. Да и равнодушным Хо никогда не был и всегда охотно всем помогал и поддерживал по мере возможности, но и это больше создавало образ любопытного, который лезет не в своё дело, которому всё надо, и само собой слова благодарности в таком случае он слышал крайне редко.
А тут на досуге ещё и поднялся вопрос его ориентации, ведь давно Вонхо не видели ни с какой девушкой. Да, было дело, увлекался он одной особой, но всё ограничилось платонической симпатией и взаимным теплом, и сохранилось в итоге в статусе дружбы, но никто из парней не упустил возможности подшутить над Хо, не то как над импотентом, не то как над геем. И, в какой-то степени - они были недалеки от истины. Он и правда не мог смотреть на девушек и не возбуждался от них просто по той причине, что слишком сильно привлекал его собственный сосед по комнате и он ничего не мог с этим сделать, как и боялся озвучить, ожидая, что тем самым скорее всего разрушит их дружбу. И когда тот шарохался по комнате в одном белье, или обнимал его так тепло, ерошил волосы и говорил слова поддержки - это, зачастую, делало только больнее и лишь ещё больше мучило, чем в самом деле облегчало положение Хосока.
В конце концов, сегодняшней ночью Хо дошёл до ручки и после очередного очень меткого слова лидера из общаги альфы, он психанул, начав тихонько и незаметно так собирать в рюкзак все необходимые вещи так, как будто бы на тренировку, хотя на самом деле он с неё только что вернулся и само собой ничего собирать не нужно было. После чего рюкзак запихнул под кровать, а ночью, максимально бесшумно, насколько был только на это способен со своей некоторой неуклюжестью и неповоротливостью, он почти на мысочках босиком выбрался из комнаты, обувшись только за дверью, а следом бегом прошмыгнул в сторону душевых и раздевалок, где по пожарной лестнице спустился вниз и тайком выскочил в дырку в заборе, о которой мало кто знал, кроме тех, кому нужно было скрыться от посторонних глаз.

Убей во мне слабость,
убей во мне жалость,
убей во мне совесть
Я выгляжу слишком довольным...

Вонхо, конечно же, включил режим "самолёта" на телефоне, и с огромными наушниками на голове слушал их записи на полную громкость. Ему не хотелось слышать никого и ничего в этом мире, только голоса своих ребят, которые, на самом деле, сейчас тоже душу наизнанку выкручивали, ведь он чувствовал себя предателем. Чувствовал себя тем, кто слишком рано сдался. Кто слишком подвержен критике и давлению. Слишком чувствителен и восприимчив, а ещё - эгоистичен, ведь все остальные, когда заметят, что его нет, будут переживать, волноваться и искать его. Места себе не находить, с ума сходить и проклинать всё, на что попадает свет и темень. Он очень сильно их любил и дорожил ими, но сейчас понимал, что так будет лучше для всех. Ведь потому, что Хо в последнее время слишком часто мелькает на общественных мероприятиях чуть ли не в качестве лидера или наиболее яркого лица, привлекающего к себе внимание как фигурой, так и шумностью своей, все начали плеваться в братство в целом и сомневаться, а есть ли там таланты в принципе, когда у них этот недомерок - наиболее заметная личность. А следовательно - все такие, как он или скоро станут такими, поддавшись его дурному влиянию. И дабы не было тени на и без того пашущих без отдыха и сна, порой, ребят, Хосок принял решение, что лучше уйти, чем позволять этим уродам оскорблять его близких. Само собой он ввязывался неоднократно в драки и в выяснения отношений с "альфами", дабы те знали, что на их братство нельзя катить бочку безнаказанно, но в итоге все эти реакции провоцировали только больше нападок, да ещё и порицание со стороны дисциплинарного комитета, которые даже видя всю ситуацию - не имели права проигнорировать проявление агрессии и насилия, даже если, по сути, направленного на самозащиту и защиту своей чести и достоинства. Что сделаешь, если эти уроды по хорошему и лишь на словах не понимают?

Слёзы обжигали щёки, ветер бил по лицу, старые протёртые кроссовки шмыгали под ногами влагой из луж и грязи, по которой он мчал наискосок, дабы сократить путь и нигде не задерживаться, но остановиться он не мог, словно бы боялся, чего его остановят. И боялся, что уйти тогда не сможет, но должен. Должен, потому что так будет лучше для всех, Вонхо в этом был уверен, и не собирался отступать только потому, что на самом деле невероятно сильно хотелось развернуться и остаться там, среди своих, уткнувшись в крепкие плечи братьев своих, и так же богатырски сжать их в собственных объятиях. Конечно, дома с мамой было хорошо, даже если спать приходилось на полу, а на ужин, порой, делить необходимо было из одной лапши быстрого приготовления на двоих, чтобы были хоть какие-то силы встать на утро и отправиться обоим на подработки. Ему было больно видеть маму такой и он уже всерьёз задумывался о том, чтобы бросить учёбу совсем, раз уж настолько отвратительно у них идут дела, и устроиться работать на полный день где-нибудь, где требуются сильные парни. Да, пусть этот труд выматывающий и непочётный, но платят там неплохо и они могли бы выйти хотя бы из-за той черты бедности, за которой находятся. Но бросать было жалко даже не столько учёбу, сколько именно парней... И сегодня ночью он хотел хотя бы проверить, справится ли он уйти хотя бы на время или нет от слова совсем.
Ваша слабость меня давит, душит, бесит,
Ваша жалость меня уничтожает,
Ваша нежность - на курке мой палец,
Ваши слёзы - мой смех...

Ты не знаешь меня, поверь!
И совсем я не так хорош!
Ты во мне меня не найдёшь, -
Не ломись в закрытую дверь.

Вонхо, признаться, задыхался и сам уже тормозил на пути, потому что дыхания не хватало. Слёзы душили, насморк одолевал его всегда с такой скоростью, что спринтеры могли бы позавидовать, да и тренировку ведь он на самом деле не пропустил, от чего сейчас он был знатно вымотанным и не мог бы двигаться так быстро, как хотелось бы. А хотелось ли на самом деле? Вроде бы он и шёл туда, куда глаза глядят, не особо задаваясь целью, куда конкретно он планирует прийти, а в то же время словно бы не особо-то и спешил. И не пытался приподнять наушники, когда автомобиль, пролетевший в метре от него, буквально чудом его не сбил, хотя сигналил с такой дури, что если бы не наушники, плотно прилегавшие к голове и создающие потрясающий стерео звук, то он точно бы оглох от такого громкого гудения водителя. Но, в этот раз ему, пожалуй, повезло, но повезёт ли в следующий?

Хосок был в такой прострации, что и не шибко задумывался об этом, словно бы даже если бы сбила его сейчас машина - всем бы стало ещё легче. Хотя, в какой-то момент, конечно, чувство ответственности всё же в нём пробудилось и он осознал, как ещё тяжелее станет маме, если единственного помощника в доме не станет, а даже если он и выживет, но останется калекой, его придётся содержать всю жизнь, посещать больницы с передачами и прочим, а она сама едва концы с концами сводит, а потому такой праздник лени себе создать спортсмен не мог.

Их первая победа сейчас вспомнилась как луч среди мрачного неба. Ведь тогда им даже вручили сертификат, он смог закупить продукты не только в общагу, но и маме домой на целый месяц, и далеко не только сухую лапшу. Ради такого стоило стараться, ради такого стоило глотать обиды, оскорбления и двигаться дальше, верить в себя, в своих друзей, в то, что у них всё ещё будет хорошо, нужно просто немного потерпеть. Но вот терпеть - уже не было сил, ему нужен был отдых, хотя бы на время, хотя бы для того, чтобы собраться с силами, соскучиться и осознать доподлинно, насколько сильно он совсем не может без своих ребят рядом. А особенно без Минхёка, который, кажется, видел его насквозь, пусть и не говорил об этом в лоб и, кажется, всё-таки не догадывался о самом главном, о чём Вонхо продолжал молчать, словно бы тем самым мог бы поспособствовать ругани в пух и прах, безвозвратной, не смотря на много лет столь крепкой и доверительной дружбы. Он слишком сильно его любил, чтобы из-за этой же любви потерять...

И оказавшись под тем самым мостом, куда они пришли в ливень после отмечания победы, Хосок даже не совсем сообразил, как именно он здесь оказался. Скорее на чистом автоматизме ноги привели его именно сейчас, словно не было любого другого места, где он мог бы чувствовать себя под защитой, идеально, правильно... Музыка словно бы усмиряла его пыл, пусть слёзы и не думали останавливаться ни на миг, периодически наоборот захлёстывая его новой волной рыданий в голос. И когда в этот момент его кто-то дёрнул за воротник вместе с наушниками, он едва собственными слезами не захлебнулся, закашлявшись и вскрикнув от неожиданности.
Удар по челюсти пришёлся очень метко, и сплюнув кровь, моментально ощутившуюся во рту, словно прорвало мешочек, Шин почувствовал, как остро щиплет место ссадины горячими солёными слезами. Но вид его друга ужасал его куда больше, чем всё своё состояние вместе взятое, потому что он выглядел так, словно бы только что вернулся с поля боя.
- Да, - вторил он охрипшим от слёз и холода голосом, - да, - снова соглашался он, даже не думая спорить, - да, - и снова согласие, со всеми оскорблениями, со всеми обвинениями, словно он подписывался под каждым словом лучшего друга. - Я боялся, что эта самая слава суки распоследней в итоге станет вашей репутацией, а я этого не хочу! - отозвался он с отчаянием, но последние слова друга словно выбили из него дух окончательно, и в итоге сам Хосок рухнул к нему, пытаясь как-то приподнять и облокотить на себя, не позволяя сидеть на холоде, да ещё и настолько израненному, в то же время не допуская того, чтобы он наступал на ногу. - Я не бросал тебя, Мин... Мне страшно... Я не хочу, чтобы вам всем было плохо из-за меня... без меня всем будет спокойнее, ну правда ведь...